|
●
Последний шаман народа Ня
Наша первая встреча была случайной. Среди строений города Дудинки,
как будто сошедших с декораций к фильму «Сталкер», спряталось
неприметное серое здание с надписью «Краеведческий музей». Там мы и
встретились, только вначале я не понимал, что здесь делает этот
коренастый низкорослый человек с непроницаемым, по-восточному сплющенным
лицом. Он стоял, раскачиваясь и напевая что-то себе под нос, в центре
самого большого зала музея, перед витриной с табличкой «Шаманские
атрибуты». Какие-то люди кружились вокруг него, что-то говорили, но
человек не обращал на них внимания. Он полностью ушел в себя, его
раскосые глаза были почти все время закрыты.
 |
Очевидно, это был своеобразный транс. Потом я с удивлением увидел, как
сотрудницы музея почтительно вынесли для него какие-то предметы из
запасников, а когда он потребовал костюм - открыли витрину и позволили
ему достать полное шаманское облачение, хранящееся там.
На мой вопрос хранительница музея ответила: «Раз в год он приходит
поговорить с костюмом своего отца». От нее я и узнал, что это Леня
Костеркин - последний шаман Таймыра, потомок могущественного шаманского
рода Нгамтусуо. Живет он попеременно то в Дудинке, откуда зачастую не
может выбраться месяцами, то в родном поселке Усть-Авам, что далеко на
севере, в преддверии гор Бырранга, то на своей охотничьей «точке» в
тундре.
Становиться шаманом он не собирался, шаманский зов услышал, уже
став зрелым человеком. Ему пока далеко до отца, но жители Усть-Авама
верят, что в Лене «есть сила», и иногда приходят к нему с просьбами. В
основном просят полечить от простудных заболеваний, порезов, ушибов, но
однажды он помог маленькой девочке, страдавшей какой-то странной
болезнью, - мне не объяснили какой. Его зовут на родовые праздники или
спрашивают совета, как «кормить» семейных идолов.
Он очень хорошо помнит, как в детстве отец брал его с собой на охотничью
точку, тогда она была далеко в тундре и добирались они туда в балке
(вагончике), запряженном оленями. На всех вершинах, в лесах и при
источниках воды он видел фигурки духов - «хозяев» этих мест, которые
вырезал и расставил там его отец, великий шаман Тубяку. Леня с отцом
жили такой же жизнью, как и все мужчины нганасан: охотились, рыбачили,
кочевали на оленях, только отец еще и лечил людей, находил пропавших в
тундре, устраивал «праздник первого снега».
«Люди шли к моему отцу постоянно, - вспоминает Леня. - Отец никогда не
отказывал в помощи. Иногда после камлания часами лежал на полу чума (в
балке камлать было нельзя) и приходил в себя, как после забытья. Много
сил у него уходило. Он помогал людям от многих болезней, а однажды нашел
пропавшего в тундре человека: долго камлал и затем указал место, где его
искать. Тот лежал под снегом, замерзший, но живой».
«Никогда не забуду, как поссорился с отцом. Отбил тогда топором голову
одному из идолов на ручье. Отец даже не разозлился, а только странно
посмотрел на меня и сказал, чтобы я все исправил. Я как протрезвел тогда
и понял, что наделал. Так тот идол и стоял у нас на точке с прикрученной
изолентой головой. Простил меня отец, и идол простил. Жалею, что плохо
учился у него тогда. Когда он хотел отдать мне свой главный костюм, я
отказался… И он отдал его в музей».
Мы плывем к низовьям Енисея на старом катере, потом летим вертолетом. С
нами Леня Костеркин. Ему нужно забрать в город своих детей, живущих в
поселке у родни, - детям пора в школу.
Барачного вида строения в четыре ряда расположились на холме возле реки
Авам. Это и есть поселок Усть-Авам. Когда-то он был форпостом освоения
просторов Таймыра. Сейчас люди здесь фактически предоставлены сами себе.
Нганасаны и долганы составляют основную часть жителей. Северней поселка
- горы Бырранга, своего рода рубеж. За горами, как считают нганасаны,
начинается страна мертвых. По эту сторону гор - бесконечная тундра,
болота, тучи мошки и груды ржавой техники. В наши дни выживать в тундре
могут всего несколько семей - те, кто не утратил навыков охоты на оленя.
Домашних оленей у нганасан больше нет - последних истребили в
семидесятые годы. Возле многих домов в поселке еще стоят нарты с
упакованными вещами. Но в эти нарты уже никогда не будут запряжены
олени. Нарты и свою традиционную одежду старики приготовили для
последнего путешествия.
В 1995-1996 годах группа энтузиастов-предпринимателей при поддержке
местных властей попыталась возродить у нганасан стадо домашних оленей.
Привезли несколько животных из Якутии вертолетом. Олени продержались до
зимы и при наступлении холодов один за одним погибли от бескормицы.
Второй раз, зимой, когда «встал» Енисей, попробовали было перегнать
оленей с другой стороны реки, от ненцев. Во время двухнедельного
перегона почти все маленькое стадо ушло к «дикарю» - дикому оленю. «А
раньше мы пускали своих оленей поперек стада дикаря, и наше стадо,
бывало, увеличивалось на несколько десятков голов. Домашние никогда не
уходили», - рассказывает Леня. Я спрашивал молодых парней в поселке
Усть-Авам: «Ты стал бы сейчас пасти оленей в тундре?» Как правило, они
отрицательно качали головами: «Нет. Это слишком тяжелая работа, сейчас
никого привычного к ней не осталось. Кому охота по нескольку месяцев
спать в снегу?» Но несколько человек, как оказалось, готовы вернуться к
делу предков. «В поселке совсем плохо становится, - сказал мне один. -
Зимой не на что даже бывает уголь для отопления дома купить. Поэтому
прошлой зимой мы с отцом дом заперли и жили в балке, на охотничьей
точке, в 70 километрах от поселка. Были бы у нас олени, хотя бы десяток,
мы бы ушли кочевать. Хорошо бы охотились - наша-то точка уже совсем
истощилась».
Народ, который когда-то владел территорией огромного полуострова, сейчас
продолжает свое историческое бытие в нескольких маленьких поселках.
Численность нганасан год от года уменьшается, сейчас их осталось около
четырех тысяч. Возможно, скоро наступит день, когда птица-душа
последнего нганасана улетит в Cтрану мертвых, за суровые горы Бырранга.
Так уж случилось, что хранителем памяти целого народа остался старый
художник из Дудинки, Мотемяку Турдагин. Память Мотемяку сохранила
жизнеустройство нганасан - чумы, оленей, нарты, шаманов… Картины
традиционного нганасанского быта сейчас живут только на его акварелях.
А последним носителем мистической традиции стал Леня Костеркин,
урожденный Лантемяку Нгамтусуо. О шамане Дюходе из рода Нгамтусуо -
деде Лени - по сей день ходят легенды. Говорят, он умел обращаться в
волка и убивать одним взглядом. Он всегда находил потерявшихся в тундре
людей и лечил самых безнадежных больных. К Дюходе, как к сильнейшему
шаману, часто обращались люди других родов. Двое его сыновей, Дюминме и
Тубяку, тоже стали шаманами. В восьмидесятые годы к Тубяку пришли
полярники, совершавшие переход по всему советскому северу. Они застали
старика смотрящим по телевидению старт космического корабля. «Зачем
повезли в космос так много железа?» - спросил Тубяку и посмотрел на
полярников с великой жалостью. - Я два раза бывал на Луне вообще без
железа...»
Советская власть пришла на Таймыр в начале тридцатых годов. Ее привезли
на крыльях летчики - романтики покорения Севера: «бороться и искать,
найти и не сдаваться…» Вряд ли они догадывались, что принесли гибель
целой культуре. Таймырские старики до сих пор с ужасом рассказывают о
какой-то женщине с глобусом, которая увлеченно просвещала «темный
народ». «Прячь детей, шайтан-баба с круглым камнем едет!» - говорили
тогда, и неспроста: просветительница и ее помощники забирали детей и
отправляли в город, в интернат, делать из темных потомков оленеводов
образцовых строителей светлого будущего. Оставшиеся без детей матери
быстро спивались, отцы тоже. Шаманов же, как носителей чуждых советской
власти учений, сажали в лагеря. Люди рассказали нам о братьях Дюминме и
Тубяку, дяде и отце Лени. Они тоже стали жертвами охоты на шаманов.
Когда умирает шаман, только средний сын имеет право пойти по его стопам.
Такова традиция. У Дюходе было много детей. Умирая, он передал Тубяку,
среднему сыну, выкованные из железа и меди и пришитые в разных местах
костюма изображения духов-помощников - главный элемент шаманского
одеяния. «Рисованное железо» - так называют нганасаны эти маски. Именно
к этим духам обращается шаман во время камланий. И нет большей ценности
для шаманского рода, чем эти маски, передающиеся из поколения в
поколение.
И хотя после смерти отца другой сын, Дюминме, всю жизнь шаманил и их
сестра Нобобтие тоже стала шаманить - люди по-настоящему признали
шаманом только Тубяку. Ревность и неприязнь встали между братьями.
Каждый из них считал настоящим шаманом только себя. Они вредили друг
другу чем могли и даже писали друг на друга доносы, из-за чего оба
сидели в лагерях. Второй раз - вместе. Но и это не сплотило их, и
ненавидели они друг друга до самой смерти. И шаманили до самого конца.
Вместе с Леней мы едем на его «охотничью точку». На чуме видны следы
медвежьих когтей. Леня относится к этому очень серьезно. Он уверен, что
не простой медведь приходил к нему в гости. Мы надеемся, что шаман
покажет нам наконец камлание. Так и происходит.
Леня «кормит» маски медведей, белого и черного. Эти медведи - его
шаманские звери- помощники. У деда Лени, знаменитого Дюходе, главными
помощниками были гагары. У Тубяку - ястреб и волк. Сначала мне кажется,
что его однообразное бормотание и удары в бубен никогда не прекратятся.
Идет уже второй час ночи, камлание продолжается четыре часа. Монотонные
удары и речитатив. Его жена, которая ему помогает, поясняет: «Он
общается с духами своих помощников-медведей. Просит их прийти, но они
почему-то не хотят. Он их уговаривает и обещает накормить».
Я вспоминаю глубокие следы от когтей медведя, оставленные на стене
охотничьего домика. Приходивший в прошлом году медведь, судя по всему,
был ростом примерно с человека. Тут мои размышления прерывает стон,
срывающийся на крик. Люди, собравшиеся в чуме, сбрасывают оцепенение.
Леня начинает громко, в полный голос разговаривать с кем-то невидимым,
переходя то на более тонкий, просящий тон, то вдруг произносит некоторые
фразы уже не голосом, а почти звериным рыком. Потом снова утихает и еще
около двух часов монотонно бьет в бубен. Наконец, закончив камлать,
падает в изнеможении.
«В прошлом году, - говорит мне один из родственников шамана, - вот так
же сидели всю ночь и тут слышим шорох шагов в тундре… Наши-то все здесь,
в чуме. Замерли, боимся пошелохнуться… Шаги все ближе. Нам стало страшно
- хоть беги, но куда убежишь? И вот полог чума отодвигается - и
заглядывает к нам человек, охотник оказался. Шел на шум, как на
ориентир. Всю ночь шел. Заглянул к нам, увидел костер и шамана с бубном
и бежать... В наше время в тундре такое не часто увидишь».
|
